Записки из сумасшедшего дома.

version 1.1

Белая палата, крашеная дверь, открытое окошко… открытое окошко… окошко? О чем это я? Ах, да! А из нашего окна площадь Красная видна… Нет, тоже не то. Впрочем, лучше по порядку.

Когда-то я был Программистом. Когда я шел по улице, люди останавливались, смотрели мне вслед и перешептывались: «Вот, смотрите, программист идёт!» А старушки пытались сунуть мне в руку кто бутерброд, кто печенюшку. Не знаю, что меня выдавало — ввалившиеся щёки или трёхдневная щетина на них. А может быть, лихорадочный блеск красных глаз или рваные джинсы и разноцветные носки.

Но это все — внешний мир. Был еще мир внутренний, никому недоступный. Недоступный потому, что на проходной в нашем НИИ сидел сторож с двустволкой и строго спрашивал документы у всех входящих. Документ у меня был, но сторож всё равно каждый раз подозрительно смотрел мне вслед и бормотал под нос: «Ходють тут всякие… Развелось их нынче…» Но я уже ничего этого не слышал. Я птицей взлетал без лифта на четвертый этаж, где в конце коридора за железной дверью стояла Она — моя любимая, ненаглядная ЕС-1841. С высоко поднятой головой я проходил по коридору, отпирал вечно заедавший замок и щёлкал тумблером. Минут пять машина жужжала вентилятором и шуршала десятимегабайтным винчестером и выдавала, наконец, заманчивое приглашение: C:\WORK>. Через полминуты после этого я уже витал в другом измерении.

Вы задумывались когда-нибудь об эстетике команды XCHG? А LODSB? Нет, вам никогда этого не понять. А испытывали ли вы когда-нибудь наслаждение от того, что заменяли CMP AX,0 на OR AX,AX? Эх…

Но вот настали новые времена. Сначала пришел Демонтажник. Он разобрал мою ЕСку, сложил в свой большой саквояж и ушел. Я кричал, кусал его за пальцы, бил кулаками в широкую спину, но всё было напрасно. Он ушёл в неизвестность, унося с собой запах перегара, чеснока и махорки. Не зная, куда деваться, я зашёл к секретарше и узнал от неё по большому секрету, что в связи с тотальной приватизацией, переориентацией и коммерциализацией наш НИИ был продан с потрохами какой-то зарубежной фирме.

Что было делать? В расстроенных чувствах я спустился на улицу и увидел, как напротив проходной остановился роскошный Mercedes-600. Мне было очень интересно, как же отреагирует на это сторож Глеб Егорыч, но вместо него из сторожки вышли двое крепких ребят в камуфляже. Один из них услужливо открыл дверь машины, и оттуда вышел роскошно одетый человек. На его шее висела массивная золотая цепь, а пальцы были унизаны перстнями. Он по-хозяйски оглянулся вокруг и что-то негромко сказал. Ребята захохотали, а он снисходительно потрепал одного из них по плечу.

А на следующий день ко мне пришел Менеджер. Он сказал, что всё то, чем я занимался, никому не нужно, а ЕСка моя — старый ненужный хлам, и место ей на свалке. А ещё он сказал, что теперь я буду писать небывалую систему бухгалтерского учёта, что завтра мне поставят новую машину и выдадут аванс, а пока он приглашает меня пообедать. Поначалу я хотел плюнуть ему в лицо, потом — просто молча выйти вон с высоко поднятой головой, но в конце концов что-то маленькое и мерзкое где-то в глубине души заставило меня согласиться…

А на следующий день в моей каморке установили новую машину. Цифра 133, гордо горящая на передней панели цвета заварного крема, мягкая клавиатура, срабатывающая после первого нажатия на клавишу, монитор, сияющий всеми цветами растра… Разумеется, я тут же потихоньку переписал на её огромный винчестер свои любимые ASM, BASIC и DEBUG, но правая рука всё время сама собой предательски тянулась к мышке, чтобы запустить Borland Pascal…

Через месяц я писал уже только на паскале. Слова begin и end мои пальцы набирали сами, вместо jmp short blue_cycle я писал while True do. Если же мне надо было завести массив килобайт на пятьдесят-шестьдесят, я писал, не задумываясь, GetMem (P,65520) Щёки мои порозовели и округлились, исчезла трёхдневная щетина и голодный блеск в глазах. Исчезли рваные джинсы и грязный свитер. Не будем уточнять, что пришло им на смену, но теперь когда я шёл по улице, старушки не совали мне в руки бутерброды, а поспешно отходили в сторону. И плечистые ребята на проходной почтительно здоровались со мной, а я небрежно кивал им на ходу. Только цыганки ещё осмеливались иногда обращаться ко мне на улице. Но увидев цветастую шаль или услышав «а позолоти ручку, милый!», я просто закрывал окно своей «восьмёрки»…

А позавчера ко мне опять пришел Менеджер, поздоровался со мной за руку и произнёс роковое слово: «Windows». Почти час я колдовал с дискетами, отвечал на всякие дурацкие вопросы сначала по-английски, а потом и по-русски, и, наконец, передо мной раскрылось окошко. Полдня я щёлкал мышкой, пытаясь найти во всем происходящем хоть каплю смысла, потом мне стало плохо и я ушёл домой.

Конец дня не помню. Помню только, что всю ночь меня мучили кошмары. Сначала мне снились окошки, которые норовили схлопнуться прямо у меня на шее, а когда я чудом ускользал от их холодных объятий, откуда-то из неведомых глубин появлялся призрак моего бородатого друга. Он глубокомысленно произносил void main(void) {}, тяжко вздыхал и грустно улыбался мне. И, наконец, под утро я увидел Менеджера, который протягивал к моему горлу свои необычайно длинные пальцы. А когда я увидел, что его пальцы состоят из слов BOOL far PASCAL AnyFunc(char* lpszStringParam), то закричал и проснулся в холодном поту. Я понял, что заболел окончательно, пошёл к соседке и вызвал по телефону «скорую»…

И вот я здесь уже почти неделю. У меня одно окошко и одна дверь — и я счастлив. А вчера мне снились рваные джинсы, ЕСка и бутерброд с сыром…

13.10.1995